Тверская обл., Торопецкий р-н, Плоскошское СП, д. Клыпино
Е.В. Кулешов, Е. Лисицкая, М. Штыб
1: Осипова Александра Прокофьевна, 1935, 4 кл., род. в Бельском р-не (здесь с 1983)
2: нет данных
#00:00:00-0#
Сказки:
У принцессы пропала жемчужина, солдат нашел вора и получил полцарства.
#00:06:13-5#
Поп договорился с псаломщиком, чтобы тот, когда поп трижды прокричит «Боже-боже, дай огня!» зажег паклю. Псаломщик ему трижды зажигал паклю, на четвертый раз кричит: «Пошел к черту, батюшка, пакля вся!»
(расшифровано, опубликовано)
#00:07:39-1#
Муж уехал из дома, жена пригласила любовника, уложила детей спать: «Ложитесь, детки, с Богом!» Младший сын ее спрашивает: «Мама, а ты с кем? – А я со Христом!» Наутро приехал отец, сын ему рассказал, что видел Христа, а Христос – вылитый пастух.
(расшифровано, опубликовано)
#00:09:45-1#
Жена решила извести мужа, пришла к колдунье, а той жалко стало мужа, и она посоветовала кормить мужа лучше, чтобы тот ослеп и оглох. Муж сказал жене, что он ослеп и оглох, а она привела в дом любовника, то муж ему ноги выдергал и ей поддал.
(расшифровано, опубликовано)
#00:12:18-2#
Муж с женой часто спорили: «Стрижена – Брита!» Муж ее топит в речке, а она рукой показывает, что стрижена; жену не переубедить.
(расшифровано, опубликовано)
#00:13:24-5#
Свекор хотел соблазнить сноху, она пожаловалась свекрови. Свекровь научила сноху: позови его на ночью сеновал. Свекор пришел на сеновал, дал женщине рубль со словами: «Овес продам – еще дам!» Вернулся в дом, вскоре пришла жена. Он ей: «Где была?» Она: «А где б не была, а рублю добыла. Овес продашь – еще дашь! - Али ты там была? - Али я». Вот это история вся.
(расшифровано, опубликовано)
#00:15:58-4#
Поют:
…В аптеку
И сказала кукареку.
Дайте пудры и духов
Для приманки петухов!
Полюбила дорогого,
Говорит, что генерал,
Посмотрела я наутро –
Он бутылки собирал.
До чего же я влюбилась,
До чего же врезался,
Как бы был бы острый нож –
Враз бы я зарезался(2).
#00:16:37-0#
Муж-пьяница обещал нарисовать в церкви живые лики, взял задаток и пропил его. Жена решила его выручить, назначила свидание попу, дьякону и псаломщику. Когда муж постучал в дверь, она велела им голым спрятаться в гардероб. Муж привел самого главного проверять работу, показал ему попа, дьякона и псаломщика: «Ну, точно живые лики! Но эти у них велики. – А это беда небольшая, я сейчас возьму нож, отрежу, раз они вам не нужны».
(расшифровано, опубликовано)
#00:20:48-9#
Работник попа любил выпивать, говорил: «Сегодня матери память, сегодня отца память». Потом снова: «Сегодня матери память». Поп ему в ответ: «Отцов может быть много, а мать одна».
(расшифровано, опубликовано)
#00:22:09-3#
Мать инф-ки(?) выгнала из дома цыган – стало стучать в доме; отчитали.
#00:28:47-8#
К старику начал ходить черт, женщина решила ему помочь: назвалась именем Сам, угостила черта печеной картошкой: «Сам, а что ты делаешь? – Яйца пеку. – А дай-ка мне попробовать!.. А где ты взял яйца? – А у себя отрезал. – На-ка и мои тогда отрежь, давай съедим!» Он стал жаловаться другим чертям: «Мне яйца отрезали! – Кто? – Сам! – Ну, раз сам, то мы ничего не можем сделать».
(расшифровано, опубликовано)
#00:31:52-2#
На удавленниках и утопленниках черти воду возят.
На святки кузнеца попросили подковать лошадей, а у лошадей ноги, как у людей. Он прочитал молитву – лошади исчезли. Иначе черти разорвали бы его на части.
#00:33:07-6#
Повитуха сказала: «Наверное, я только у черта роды не принимала!» В полночь черти повезли ее принимать роды, она вспомнила Бога («Господи, когда ж приедем!») и увидела, что сидит на метле.
#00:35:23-9#
Работник сказал дочери священника, что его зовут Пизда Чешется, а попу – что его зовут Всех Заебу. Дочь священника забеременела от него, а он ушел работать к новому хозяину. Поп с дочкой встретили бывшего работника в церкви, дочь пожаловалась отцу: «Пизда чешется здесь!» Отец увидел его и закричал: «Всех заебу!» Работник пожаловался новому хозяину на старого: «Я же говорил, что он с ума сошел».
(расшифровано, опубликовано)
#00:40:18-5#
Свекор полез на печь к снохе, размышляя: «Даст – не даст?» Сноха пнула его ногой, он упал с печки: «Ну, так и знал, что даст!»
(расшифровано, опубликовано)
#00:41:05-0#
Барин посмотрел на работника, который косил траву, и решил прикрепить ему сзади грабли, чтобы убирать траву. Когда барин принес вилы, работник испугался: «Я думал, вы мне спереди еще и вилы прикрепите, чтобы я сразу и копнал».
(расшифровано, опубликовано)
#00:42:41-2#
Бедный у богатого попросил лошадь, чтобы привести дрова, богатый дал лошадь без упряжки, бедный прикрепил дрова к хвосту лошади, хвост оборвался. Богатый подал на него в суд, бедный решил убить богатого, спрятал за пазуху кирпич. Судья решил, что бедный держит за пазухой деньги, и оправдал бедного.
(расшифровано, опубликовано)
#00:45:00-0#
Солдат предложил хозяйке дома переспать с ним за деньги. Жена согласилась. Она сказала мужу, что у нее болит живот, велела ему бить в заслонку, когда она заохает, чтобы не было слышно шума, а сама полезла на печь к солдату. Солдат вышел из дома – то смеется, то плачет: «Как помню, что под заслонку целовал, так смешно, как вспомню, что много денег отдал, так плачу» (расшифровано, опубликовано).
Расшифровки:
[Пакля вся.]
Попы, значит, очень всех убедили, что вот как прокричит он «Боже, Боже, дай огня!» – и Бог, мол, даст огня. Ну, была служба. Повел он вокруг церкви, батюшка. Три раза обвел вокруг церкви, потом и закричал: «Боже, Боже, дай огня!» А у него был[а] договоренность с псаломщиком, а псаломщик влез на колокольню. И вот он влез на колокольню, и вот он как прокричал «Боже, Боже, дай огня!» – он там зажег паклю и бросил. А от него ж это искры летят. Ну, все здесь, значит, в таком расчаровании [т.е. в восторге]. Потом еще, значит, три раза прокричал так – а у него было договоривши три раза кинуть – а он уже до чего, это, в азарт вошел сам, что три раза прокричал, уже и четвертый кричит: «Боже, Боже, дай огня!» А тот и говорит: «Пошел к черту, батюшка, пакля вся!»
[Христа видел.]
У одной, значит, женщины муж работал в лесничестве. И он на неделю уязжал, и на две недели уезжал. Ну, а ребятишек было много: раньше, знаешь как, на полу спали. От, дерюжки такие раскинут – и всё под рядочек, и спят. Ну вот, отец уехал у них, она [жена] их стала уклад`ать спать, и говорит: «Ну, ложитесь, детки, с богом!» А самый маленький, такой был проходимец-мальчишка: «Мам, а ты с кем? – А я со Христом». И вот ему далось это слово в голову: «Вот, хорошо бы Христа посмотреть. Что это Христос? Дай-ка я не буду спать». И вот он, значит… все заснули, а он, это, лежит и всё подглядывает. Ну и повидал же ш этого Христоса. Здесь, на другой день и отец приезжает. Приезжает отец, вот он ему все и рассказывает: «Папочка, я ж Христоса видал, Исуса Христа, ну мол, видал! – Ну что ты, сынок? – Да, мама нас уклад`ает спать и говорит: ложитесь, детки, с Богом, а я со Христом. Папочка, а Христос – вот ну истинной, правда, похож, вот вылитый – как нашу коровку пасёт!» А к ней пастух приходил. Вот какая была история.
[Как жена мужа изводила.]
Значит, ну, любовника она [женщина] завела, ну и хотела: как же избавиться мне от него [от мужа]? Ну, и пошла на... на деревню: у них жила такая, как бабка. Вот она пришла к этой бабке, и мол, ну: «Ты мне (что как вроде колдуньи) cделай мне, чтобы умер мужчина[муж]». А она его... он работящий такой был. Так уж она его замучила, что он одни кожа да кости стали. Худой такой. А бабке этой жалко стало этого мужика. Она и говорит: «Вот я что тебе, миленькая моя, посоветовую: ты его... корми лучше. Больше давай ему масла: от масла он, мол, ослепнет, а сладкого давай – он оглохнет, больше сладкого давай!» Ну, она ж его и посадила на усиленный паёк. Так что он был совсем и ноги не мог таскать. Вот он неделю поел, так другую, чувствует, что силы стало уже, мужик, прибавляется. Ну, он ей и говорит: «Что-то я, жёнушка, как... плохо уже слышать стал и видеть плохо». Ну, ещё он это, а она ещё: «Ты вот, ешь, ешь масло больше и песку клади – сласти больше!» Ну, ещё, как-то уже он почувствовал совсем силу, тогда представился – совсем оглох и ослеп: «Ничего, мол, не вижу, ничего не слышу». Ну, она тогда уже в открытую привела домой [любовника]. Вот он [муж], а сила-то у него ж стала, он так этому сваму, как это называется, ему уже полюбовнику ноги выдергал и ей поддал хорошо.
[Стрижена – брита]
Жили один муж с женой. И они любили спориться. Один говорит: «Стрижена!» – а другой: «Брита!» И никак она, бывало, ему не уступит. Вот, он ей говорит... он ей, мол: «Брита!» – а она: «Стрижена!» Он ей одно, а она всё равно своё. Он её уже потащил топить. А она всё равно: «Стрижена!» Он по колено её в воду – она всё равно: «Стрижена!» Он её уже по грудь в во'ду – «Стрижена!» Он её уже совсем окунул – так она руку из воды вытащила, всё показывает, что стрижена – пальцами: всё равно, мол, стрижена. Жену не переубедишь. (А про что это они спорили? – соб.) А вот просто. Один, мол: «Брита у меня голова,» – а она говорит, что стрижена.
[Овса продам – ещё дам.]
Семья была большая: раньше же всё жили, и снохи, это, вместе жили. Ну, и этот свёкор и всё подлаживался к этой снохе. Вот сна... назначал свидания ей. Она решила свекровке рассказать. Говорит: «Мам, ну что делать: не даёт проходу мне: мол, давай встретимся». Она её и научила: «А ты, – говорит, – и встреться с ним где, там, и договорись, а потом, мол, мне скажешь». Ну, она так и сказала ему: «Мол, приходи, как стемнеет, так на сеновал». Ну, он и ждёт, когда это стемнеет. А в это время свекровка еёное[сношье] всё одела и пошла поперёд там. А он-то ж ждал, когда стемнеет. Пришёл, уже темно там, ну он цап-цап, это – она молчит: ну, мол, стесняется. А он чувствует, что одежда-то сношья. Он тогда… ну, начал её там миловать-целовать. Потом и суёт ей рубль в руку, и говорит: «Овёс продам – ещё дам». Ну, значит, он пришёл домой, и такой сердитый… А потом бабка приходит, а он: «Ну, где ты шляешься? Что ты, мол, ужин не готовишь? И где тебе чёрт носил?!» Она говорит: «А где б ни была, а рубль добыла. А овёс продашь – ещё дашь!» Вот он: «Ай, али ты это там была?» А говорит: «Али я». Вот, говорит, и история вся.
[Живые лики.]
Одна женщина была такая красивая, а мужчина, мужичок у неё такой пьяница был. Она сколько раз его выручала. Вот пропьётся, ей жалко станет – и выручает. Вот он пропился, ну и пошёл, это, в церковь и сказал, что, мол: «Я хороший художник, вот, мол, вам лики (иконы называлися лики) вот, мол, я вам нарисую». Ну, и задаток, мол, мне дайте, большой задаток взял – а ему чтобы попьянствовать. Ну, ему дали денег, он пьянствует – а рисовать же ш ничего не умеет. Ну, подходит срок, тот, что приедут за этими, за ликами. Ну, что ж делать. Он взялся, пропил деньги, за голову, сидит: «Всё, посадят меня теперь». Ну, жена и говорит: «Ну, последний раз я тебя выручу». И назначает свидание, значит, сначала попу. Попу назначает свидание и, мол: «Ну, раздевайся, токо наголо. Мы с тобой будем… наголо». Ну, он только разделся наголо, а мужик стук-стук в дверь. Куда ж ей? Она сразу: «Oй!» – и в шифоньер его. И тот стоит голый. Ну, маленько там, и она уже так рассчитала всё: идёт второй, значит, дьякон. Она и этого раздела догола, вот, и мужик обратно [идёт]: «О, чёрт, что-то забыл!» А этот засуетился, куда – она и этого в гардероб. А что ж это, чувствует же – а церковным этим же вроде грех было, чтобы такими делами заниматься. Ну, они стоят там ни живы, ни мёртвы. И псаломщик пришёл. Она и этого раздела наголо – и тоже ж таким способом в гардероб. Ну, они там стоят ни живы ни мёртвы: «Что ж нам теперь делать?» Как она, это… и самый главный этот приезжает за ликами за этими, самый главный ихний. «Ну, мол, готовы? – Да, готовы. Точно, мол, живые сделал лики». Ладит то, что точно живые лики. Вот, он, значит, входит – а они уже с испугу что-то даже не моргают(?) стоят, спугалися. Вот он [главный] ходит: «Ай-ай-ай, ай-ай-ай, ну точно живые! Ну надо же, ну точно живые лики!» Походил-походил, и говорит: «Да. Точно живые лики. А вот, мол, эти у них велики!» А он[муж] гoворит: «А это беда не большая: я сейчас возьму нож, отрежу, раз вам не нужны». Как шарнули с этого гардеропу вон. А он говорит: «А я вас, батюшка, предупреждал, что у меня точно живые лики будут." Вот так и выручила его жена.
[Отцов много, а мать одна.]
Как у одного попа один работничек служил. Ну, служил он, и захотелось ему выпить. И говорит: «Батюшка, сегодня матери память» – мол, как бы это выпить? Ну, раз память, надо выпить, помянуть нужно. Ну, он дал ему помянуть. Ну, на другой день, хорошо у него получилося, и говорит: «Батюшка, сегодня отца память». Ну, он ему еще дал похмелиться, значит, он похмелился. И ему так уже понравилося: он уже и обратно: «Батюшка, сегодня матери помять». А он [поп] и говорит: «Не, работничек, отцов может быть много, а мать одна». Так больше яму и не дал похмелиться.
[Как баба чёрту яйца отрезала.]
…Раньше и рожь сеяли, и лен, и вот были такие, называлися риги, овины, и вот там топили, такая печка сделана, а наверху настил был, и там снопы сушились. Ну и приходилося сушить и ночь, и день, пока высохнет это зерно. И повадился к одному старику чёрт ходить, ну замучает его. Вот он сидит: он ему и на плечи прыгнет, и на спину, и всё. Он и говорит [жене]: «Как хочешь, баба, не пойду: меня измучил черт. Не пойду больше сушить. Она говорит: «Ну хорошо, я пойду». Вот, она пошла, одела всё: и шапку явоную [мужа], всё по-явоному oделася, штаны, затопила овин и, значит, там на угли взяла картошенок несколько из дому, кинула на угольки, вот, спеклася картошка эта, и приходит чёрт. Вот он и так сядет, и так. Потом: «А как тебя зовут?» А она и говорит: «Сам. – Сам, а Сам? А что ты делаешь?» Она ему отвечает: «Яйца пеку. – Сам, а Сам, а дай-ка мне попробовать!» Ну, она картошенку вытянула – ему понравилося. Ну, в общем, всё, всю картошку эту съел. «Ай, как вкусно, как хорошо.. а где ты взял? – А вот, говорит, у себя отрезал». (Яйца, мол, где ты взял? Она не сказала, что картошка, а яйца, мол, пеку.) «А где ты взял? – А вот у себя отрезал». Ну, а она показала, нет же ничего. «Ой, на-ка и мои тогда отрежь, давай их съедим». Ну, она чирик ножом ему, да и в печку туда кинула. Ой, как он с этого овина побежит, как закричит! Как там обступили все черти его: «Что с тобой, что? – Яйца отрезали, яйца отрезали, – кричит, – яйца отрезали! – Кто? – Сам. – Ну, раз сам, мы ж ничего не можем сделать». Если бы сказал бы, они бы его и разорвали бы её. Так видишь, она… имя такое было. «Ну а раз сам, мы уже ничего не можем сделать». И отучила: всё, больше не стал [чёрт] ходить в овин в этот.
[Работник и поп.]
Жили… ну так, неподалёку два попа, они очень дружили. А один работник у одного [попа] служил, ну и подладился к этой, к евоной, к ихней дочери, и он её пузо навертел. Как он это узнал, значит, и надо ему уходить. Он оттуда ушёл и устроился к другому попу. А он-то не знал, что они дружат, знаются. Ну, в одно, значит, прекрасное время этот [поп] и говорит: «Поедем на службу вот к тому [попу]». А он и говорит: «Ой, что вы, он же, мол, с ума сошёл! – Да что ты, мы же дружим, неправда!» А до этого вот ещё – пропустила. А когда он у них [у первого попа] на работу поступил, они спрашивают: «Как же вас, мол, называть? Как вас зовут?» Он говорит: «Ой, батюшка, ой, нехорошо зовут, ну как… похабно. – Ну, всё же? Я никому не скажу, но мне ж надо знать, как вас так зовут? – Ой, какой-то меня такой, мол, поп осудил… окрестил и нехорошее имя мне дал. – Ну как – он пристал всё – ну скажи, как! – Всехзаебу. – Ну и ладно, я никому не скажу». И вот… а дочери, а дочери сказал, что, мол: «Пиздачешется – меня так зовут». Ну вот, он и этой дочери пузо когда навертел, надо уходить. Устроился вот он на работу. Сколько он там пожил, и: «Поедем, мол, к ним! – Ой, он с ума сошёл, не, я не пойду, не поеду. – Ну, как же, так, нехорошо, поедем». Ну, а он тогда и говорит: «Ну, как хочешь, батюшка, смотри, я тебя предупреждаю, но только я и лошадей не буду привязывать. Если что, мы, значит, сразу и уедем». Ну, пришли они туда, служба идёт. Служба идёт, ну, они это видят, что этот приехал батюшка, вот. А тот и зашёл, сначала… не, а потом зашёл этот, который у них работал. Увидела сначала дочка. Дочка увидела, и потихонечку там, отзаду заходит к отцу: «Пап, а пап, Пиздачешется! – Ой, ну, иди почеши потихонечку!» А она обратно: «Пап, ведь Пиздачешется здесь! – Ну, иди почеши!» Ну вот, потом он так это посмотрел – и сам увидал его. Как только увидал, как закричит сразу, это: «Всехзаебу! Всехзаебу!» Да и оттуда вроде, значит, он к нему. Ай, ой, что тут только было! Все из церквы вон! Все это, мол: «Батюшка с ума сошёл!» А этот-то сразу, лошадей-то держал не на привязи, и этому [второму попу] и говорит: «Я же вас предупреждал, я говорил, что он с ума сошёл!» Вот так они больше не стали дружить, ездить туда.
[Даст – не даст.]
…Ну, и сноха, сноха полезла на печке погреться, а свёкор, значит, к ней идёт и сам с собой разговаривает: «Пойду, наверно, даст. Не, не даст». Идёт с собой разговаривает: «Да даст. Не, не даст». Ну, влез на печку. А эта и слышит, сноха. Токо влез он на... за неё это рукой цап, а она ногой ка-ак грым, и он с печки кувырком: «Ну, так и знал, что даст».
[Работник и грабли.]
У одного барина был работник. Ну, а у них пятиэтажный дом был. Вот, значит, работник косит, а барин на балконе стоит и смотрит. И как хорошо у работника получается, косит. И это он: «А что если (нрзб) взять грабли?» (…) Так они приглашение послали, приезжают эти богачи посмотреть, что он изобрел. Ну вот, и идут к этому, к работнику. А работник этот как увидал, что к нему идут, он как шарнет, у кусты убежал, спрятался. Ну, он ему кричит, этот барин, мол: «Иван-Иван, иди сюда, мы ничего тебе плохого не сделаем, иди!» Ну, идет. «Чего ты так испугался? – А я подумал, что вы мне наперед еще вилы прикрепите, чтоб я сразу и копнал».
[Под заслонку целовал.]
…По двадцать же пять лет служили. Вот шел, отслужил двадцать пять лет солдат, ну, и зашел к одним, переночевать попросился. А жена молодая была. Ну, он, как не было мужа, так ей и предложил, мол, переспать ночку: «Я тебе хорошо заплачу». Она говорит: «Ну ладно. Я тогда полезу на печку, а ты ко мне прилезешь. Как муж мой заснет, так придешь на печку». А мужу это она, мужу так сказала: «Ой, что-то у меня живот заболел! Полезу я на печку погреюсь. А как если больше у меня, хуже заболит, я как заохаю, так ты в заслонку бей!» Ну, так вот она полезла. Он как заснул – и солдат к ней. Ну, она заохала, он тогда давай в заслонку бить, чтобы шуму никакого не было, не слышно. Ну вот, ну дело всё сделали. Она, значит это, с печки слезла, к мужу полезла. Вот он [солдат] идет по деревне: то как засмеется, пройдет немножко, то заплачет. Вот одна старушка глядела-глядела, и говорит: «Сынок! Я давно за тобой наблюдаю, что с тобой творится? То ты смеешься, то ты плачешь, горько плачешь». А он и говорит: Ой, бабулька, как вспомню, что под заслонку целовал (я не скажу уж напрямой) так смешно, смех берет. Но как вспомню, что много денег отдал, так жалко, плачу».
Опубликовано:
Баршевич Д. В., Пономарева В. А. Анекдотические сказки в новых записях (Из фольклорного архива Академической гимназии) // Традиция в фольклоре и в литературе: Статьи, публикации, методические разработки преподавателей и учеников Академической гимназии Санкт-Петербургского государственного университета / Ред.-сост. М. Л. Лурье. СПб., 2000.